Встреча с русской оперой

Рискуя навлечь на свою голову гнев многих меломанов, скажу всё же сразу : не люблю я русскую оперу. Потому избегаю встреч. Но на этот раз случай проявил настойчивость и стукнулся в мои двери дважды: в среду предложили прослушать и просмотреть "Сорочинскую ярмарку" Мусоргского, а сегодня неожиданно позвали на "Евгения Онегина"  в Станиславского-Немировича-Данченко. На первое предложение я ответила наирешительнейшим отказом, скоропостижность второго показалась мне подозрительной, и я согласилась. А вдруг, думаю, такая постановка будет, что вот так и перевернет всё моё отношение к русской опере до глубины души! 
Надо сказать, режиссер проявил изобретательность. Хор девушек в белых рубахах, рассыпающих листья и развешивающих бельё, минимум декораций: вертикальные конструкции, символизирующие то колонны, то деревья - смотрелись, если можно так сказать, мило и ненавязчиво и радовали глаз. Чего не скажешь об актёрах.
Пара Ольга - Ленский была особенно...запоминающейся. Ольга была не только кругла лицом, но и треугольна торсом, и квадратна бёдрами. И, к сожалению, преклонна годами. Но имела голос и пользовалась им по назначению. Чего не скажешь о студенистом Ленском, похожем на поэта не больше, чем, скажем, Жириновский. Вместе они выглядели настолько нелепо, что не верилось, что это всерьёз. И если в течние первого акта "воздушность" геометрической Ольги в сочетании с "романтизмом" необъятного Ленского можно было воспринимать как иронию ( ну время у нас такое - поэты смешны и так далее), то после сцены дуэли, когда массивное тело убиенного поэта смели со сцены щетками, я перестала что - либо вообще воспринимать.
Татьяна была хороша собой, но голоса не имела.Таким образом её образ составлял гармоническое единство противоположностей с образом старой и некрасивой, но голосистой сестры. Волна, так сказать, и камень. Но стоило при выборе актеров всё же учесть, что петь им придется. Не учли. В результате Татьяна сорвала начатки (или остатки)голоса и во втором отделении предстала перед зрителем в образе пышнотелой восточной красавицы, которой все же удалось что - то наконец спеть.
Единственным поющим и более или менее соответствующим образу актером был исполнитель заглавной роли. Думаю, именно благодаря ему я не ушла после первого отделения. " Печальный жребий мой" - пропел он в конце и рухнул, обессилев, на сцену. Ещё бы, шутка ли - практически одному тянуть весь спектакль! 
Однако повысить рейтинг оперы Чайковского в моей табели о рангах ему не удалось. 
Возвращаясь домой, честно пыталась напеть что - то из услышанного. Но вскоре обнаружила, что пушкинские и псевдопушкинские слова невольно ложатся у меня на музыку из "Волшебной флейты". Причем здорово ложится! Например, строки "Привычка свыше нам дана, замена счастию она" идеально ложатся на музыку первой песенки Папагено "Der Vogelfaenger bin ich ja". Вот тебе и на!